ИЗ ПОЭТИЧЕСКИХ КНИГ ЮРИЯ МИНЕРАЛОВА:

EXEGI & NON EXEGI MONUMENTUM
(Державин)

Не памятник — сосна поутру рано.
Зима в России вечно с колдовством:
на хвойной ветке — яблоко румяно.
(Не яблоко, снегирь кровь с молоком!)

Воздвиг ли, не воздвиг — увидят позже.
Но злые ненавидят здесь и там.
Иди, как перст указывает Божий.
А слух пускай петляет по пятам.

Их ненавистью славен ты, пророче!
До сердцевины ты уже проник,
что за ветра на Русь наносят порчу,
и что плетет всяк чуждый в ней язык.

Да, ты дерзнул в премерзкую годину
Отечество невыгодно любить.
Ты выбрал острый край, не середину.
Ты выбрал делать, а не говорить.

А православно слово — тоже дело:
на зов твой не безмолвствует народ.
Бродите ж, слава и пиит, отдельно!
Мороз гудет, с сосны снегирь поет!..



ПРАВОСЛАВИЕ

Но пусто в церкви оказалось.
Глядишь кругом. Ну и Москва!
Хотя вот старичок с вокзала —
узлы, рюкзак... Издалека.

Поет, не гаснет хор свечей
да два-три певчих. Литургия.
Пред Богом служит иерей.
Молчи: и так вы вся Россия.



СУГРОБЫ
Ал. Михайлову

Заиндевело Подмосковье.
Снег белый даже на войне.
Машины бродят над рекою
с крестом тевтонским на броне.

Сковал просторы смертный ужас...
И солнце в эти дни над ним
висит прохваченное стужей
и светит взглядом ледяным.

Танк подошел и люком лязгнул.
Стрелок слетел, блеснул ведром
и стал рубить по твердой Клязьме
трофейным русским топором.

Повылезали, разминаясь,
нужды справляя и дымя,
другие тридцать два мамая -
собой украсив утро дня.

Вояки жрут и тараторят.
Мол, русиш швайн, мороз суров...
В сребро одетые просторы,
да ворон зырит на сугроб.

Фашисты б долго проболтали.
Но по команде в миг один
сугробы белые восстали.
Под маскхалатом карабин.

Увидели, отставив хохот,
как во весь рост на них идет,
выцеливая зверя с ходу,
сибирский лыжный разведвзвод.

...В те дни из танков стали гробы.
Наш контрудар, а у реки
ожили русские сугробы -
пошли сибирские стрелки.

Гудериан. Щемило сердце.
Он зыркнул зубом золотым,
в машину сел и шваркнул дверцей,
и муторно смотался в тыл.



ТОПОЛИНАЯ ПЕСНЬ

Липнут и, пухом в окошко пыля,
липнут и в память вросли тополя.
Столько лет, как наследство, спустя...
Всплыло: их роща мне детство спасла -

в ней семилетние сказки мои
на диковатом бреге Томи.
Выжили сказки, в сюжеты прошли...
Тополь, ах, тополь в глаза порошит!

Ствол обниму - не прославленный ствол.
Что мне березы с зеленым хвостом!
Пальцы ветвятся в ладони моей
старых друзей, старых друзей...

Тополи, мы ль отживаем свой век?
Акселерация - допинг да бег.
Поросль на вид с удобрений крепка.
Тополи, мы не на вид - на века!

Годы-удары... И смерть в топоре -
в реденькой роще моих тополей.
Липнут: на помощь! хищна пила! -
так беззащитно зовут тополя.

Чем помогу?! Время - оно
так, на ходу, совладает со мной.
Но побежден, отступив, на ходу
в тополи, в тополи я перейду!

Или сойду в пресловутый паром,
но с тополиным орлиным пером!



ПЕСНЯ ЯМЩИКА

Живешь ты в селенье одном, я в другом...
Тьма верст и метелей сопенье.
Когда б я на почте служил ямщиком,
так я от кручины запел бы!

Рисуют полозья на красном снегу.
Закат закраснелся, как дева.
Рисуют полозья на синем снегу.
И месяц уселся на древа.

Я крепко влюблен, я как в песне влюблен!
Священный Байкал - пролетаю.
Тайга, степь кругом, путь пургой занесен,
Урал и мать-Волга седая.

Почти обо всем уже спел мой народ,
но мне он оставил немного.
И верные кони сбегают на лед,
и сами отыщут дорогу.

Звенит колокольчик, цветочек степей,
несутся орловские кони.
Живут под натурой земною моей
все те же славянские корни.

Я смог по стране под землей дотянуть
к тебе их - мы вместе сильнее.
Но поверху долог, все длится мой путь:
живешь ты в далеком селенье.

Там нету России - есть рыночный дух!
И пальцы твои ослабели.
О, не размыкай их - тогда упаду,
подмяв подмосковные ели!

Летит моя тройка - до тех пор летит,
пока на пустынной пороше
родимое деревце где-то грустит,
со мною невидимо сросшись.



4 ОКТЯБРЯ

Пора, всегда чреватая весною,
но олицетворенный смертный час.
В крови октябрьской вымочена снова
златая осень, «музыка для глаз»!

Четвертое. Опять я жив не буду.
Опять в холодном небе октября
магнитную предсказывали бурю...
Там души русских воинов парят!

То судьи нашим внутренним раздорам!
Они урок преподали и мне -
три флага примиренных над их Домом,
марксист и монархист спина к спине.



ПРАЗДНИК ГОРОДА В РАСПЛЮЕВКЕ

За слободой большой салют:
наш дом Расплюевка гуляет.
Цветут путаны там и тут.
Префект ракетами пуляет.

Жена префекта хороша
и корпулентна, и носата.
Виват, Расплюевка-душа!
Жена префектова усата.

Префектов брат невдалеке.
Ему подвластна барахолка.
И голубеет на руке
авторитетная наколка.

И сам префект - не кто-то там!
Его доллары не обшаришь.
Читает только по складам.
Тамбовский волк ему товарищ.

В газетке пишут про царей:
префект с Петром сравнялся Первым,
Расплюевка - Москвы старей,
основана - миллиардером!

Народ ничем не потрясен:
очередная кукуруза.
...Лишь гневно пламенеет клен,
как флаг Советского Союза.



ВАВИЛОН

О, вавилон, того мерзее!
Толпа многоэтажных гор
и дол, как плоская идея...
Будь независим, но не горд.

Страна - народ. И Бог измерит
все стати и судьбы его.
В себя не очень можно верить.
Покрепче б веровать в Него!

Иди безумцам тем навстречу,
занявшим хитростью твой дом.
Их мир падет, их суд не вечен
перед совсем другим судом.

О, мой народ, в их мире лишний,
в себе обиды успокой:
им каково, в т у силу влипшим?!
А ты спасен, пока иной.



+ + +

В тропинках лес, а жутковат.
Кто протоптал-то, хоть узнать бы.
Держись за посох суковат...
Но вот развалины усадьбы,
неведомое затая...
Из борового вышла мрака
и смотрит жалобно твоя
давно умершая собака.



АВГУСТОВСКАЯ ПЕСНЬ
НАД РУССКИМ
АСФАЛЬТИРОВАННЫМ ШОССЕ

Версты свертывались клубком! Говорили борзыя!
И арапник ходил, и концом облака рассекал! ...
Расширяется площадь твоих посевных, о Россия...
Плуг прошел по лугам - там, где зайца травил радикал.

Плуг влюбился в поля, где волчишку гонял консерватор -
неприглядный помещик. Иные теперь времена.
То великая сушь, то все лето опять сыровато...
Но поля тяжелы, и опять с урожаем страна.

О дворянски усадьбы, в земном погруженные шаре!
Перегнойны стропила! Сосущий их стебель ржаной!
А вверху наши нивы комбайнами, ух, не обшаришь...
Аж любуемся Русью, как собственною женой.

О родная земля! За холмом ли уже твои беды?!
То варяги, то мы - баламутные дети твои...
И ввалился в стихи грузовик, весь румяный от бега!
Он дышал, что орловский рысак, но не кушал травы.

Эта песнь - о России, о матери, столько страдавшей.
Над страною - страда! молоти налитой колосок!
И дороги уставлены славными, точными, даже
триумфальными арками автомобильных весов.

Грузовик прискакал, точно праздник и точно разруха.
На шоссе он давил воробьишек, скорей проезжай.
В нем сидит не садист, не купец, не дурак и не ухарь.
Там сидит разгильдяй.

...Я стою на шоссе среди сказочно русского края.
На пшеничном шоссе, на шоссе... по лодыжки в зерне.
Под колеса машин самобранка летит золотая!
Это было в России, вы слышите, а не во сне!

Эта страшная песнь - о дороге. Слетаются стаи.
Здесь промчал идиот, угощая округу зерном!
И хихикает вслед, и дрожит сумасшедшенький старец:
кулачина Пахом, раскулаченный в 32-м...



ВЕЛИКАЯ СТЕНА

Душа китайского народа...
К ее вершине восходя,
ты обессилел на дороге,
и половины не пройдя.

Но русскою душой бездомной
ты грустно понял, брат навек,
народ и мудрый и бездонный,
упорнейше идущий вверх.



+ + +

Осень. Земля немецкая.
Небо за Рейном бело.
Годы ни быстро, ни медленно.
Много воды утекло.

Этих соборов строители
с вечностию в ладу.
Солнце стоит стремительно,
Дни неподвижно идут.

С антиками, колоннами,
гулом былого полн,
имячко колокольное,
о католический Кёльн!

Кёльнский двуглавый, чешуйчатый,
ливневый васисдас...
В тысячи верст нешуточный
путь до тебя, до вас.

Но за реками и странами,
гомоном здешних людей
точно прелюды органные,
слышу тебя и детей.

Горы поют полногрудые.
Осень. Златые луга.
Рейна чужого и грузного
оперные берега.



СТАРИННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
(Слово о полку Игореве)

Гроза - и ярославскiя палаты
Плывутъ в воде по грудь, и тучь содомъ!
Тучи летятъ, какъ в бой морской фрегаты,
И Русскiхъ пушекъ в небе мечутъ громъ!

Стихiи в буйной благородной смеси:
Вода небесъ и волжскiя валы.
Пошолъ на дно султанскiй полумесяцъ,
Но светъ чудесный льется изо мглы.

На берегу ни зги не узритъ око.
Перунъ погаснетъ - все чернеетъ вразъ.
Но матовый соборъ Илiи Пророка
Не гаснетъ, как столетiя не гасъ.

Святыня, глядя важно и сурово
На разомъ присмиревшую реку,
Какъ белогрудый флагманъ Ушакова,
Плыветъ, плыветъ по круту бережку!

Въ природе праздникъ. Что жъ ему причина?!
Тамъ, в келье монастырской, лишь одно:
Средь книгъ святоотеческого чина
Прадедовское Слово явлено!

Держава ищетъ славы, воинъ чести...
Мусiнъ дочитываетъ письмена,
И в полустертомъ ветхомъ палимпсесте
Ударитъ мусикiйская волна!



РУБЕНС

«Пьяной горечью Фалерна
ужирайтесь, как быки!
Пейте больше и, наверное,
скоро станете бухи!» -

Бахус, трезвый вдребезину,
рек и рухнул важно в ров.
Эту вольную картину
огласил восторг и рев.

Фиолетовые мухи
заползают спящим в пасти.
Под кустом сатиру муторно.
Девы мутны и опасны.

С облак - шельмы, благосклонны,
машет ручка, ветвь оливы -
инпланетные пришельцы
(их корабль на Олимпе).

...На распятии Спаситель.
Вкруг распятия - рутина.
В протестантской сей рутине
вдрызг распутствует картина!

Еретицкие цветочки...
Всю картину эту глумную
рецензирует святоша
отрицательно и глупо.

И с портрета смотрит броско
прихожанин недостойный
Петер Пауль - странный тезка
двум апостолам Христовым...



ДЖОН ЛЕННОН


«Этот приказ мне отдал дьявол».

Марк Дэвид Чепман,
убийца Джона Леннона


На Дерибасовской открылася пивная...
Да нет же, это Ливерпуль, он так хорош.
Какая разница! Не надо. Та же стая.
Без менеджеров шагу не ступнешь.

Пять юнг, ту би, ту хав, портовые девчонки.
Рок-н-ролл, ударник - хелп, о, хелп, танцуйте твист!
Вьетнам бомбят - цивилизация, подонки.
Газеты ржут: на фото шлюха и министр.

Булавка Кеннеди и башмаки Хрущева.
Но руль Британия - совсем другой народ!
О, море, гёрл, как волоса волна шелкова...
Весельный катер в локонах плывет.

Руины, кельты, хелп, царят Битлы и Несси.
Вот замок бы купить: мой дом мой бастион.
Подъемный мост... пока - ты, мир бесовский в стрессе!
Мой дом моя семья: сынок, жена и Джон.

Но также ЛСД - забава, род кошмара.
Ну вот и нет семьи. Вперед, не вешай нос!
Теперь один как волк - мой дом моя гитара...
Сыграй же на весь мир уже не хелп, а СОС!

Миллионер, талант, но мир совсем звериный.
Осталось почудить и осудить войну.
Осталось петь да жить с той желтой субмариной...
Беги в СССР, а лучше - на луну!

Спасибо, главный Битл, что ты в наш мир являлся.
Но он тебя достал - за что, легко пойму.
Одесса папа, США. Убийца ухмылялся.
А беса не всадить пожизненно в тюрьму.



ЦИВИЛИЗАЦИЯ И КУЛЬТУРА

Был кубок жизни по края,
но он испит аж до сухоты...
Заплесневелые края
на самом западе Европы.

И этому нам бить поклон?!
О, мертвенность мужчин и женщин!
Вкушаю сивилизасьон
с добавкою цивилизэйшен.

Да что слова! Что мир прогнил
на Западе, безмерно тертом,
наш Маяковский говорил
еще году в двадцать четвертом.

Цветаева про то в сердцах,
ломая руки, повторяла.
И голос Тютчева в веках
звучит, как ураган хорала.

Но Тютчев любит наугад
уйти златой дубовой рощей,
где осень рушит склад и лад,
и ум земной на хаос ропщет.

Пройти сквозь Брейгелев пейзаж
и выйти к замку феодала,
где скрещенны мечи, витраж,
каминный зал и пламя ало.

Портреты дерзостных кистей,
родоначальник в темной раме...
Где мейстерзингер, менестрель
певал о благородной даме.

И осторожною пятой
ступая, мы уйдем обратно.
...Двуликий Запад, залитой
остылым пламенем закатным.



ГРАНИЦА ДЕРЖАВЫ

Пещерные львы засыхают в прессованной Лете...
Слоистый обрыв, точно книга, лежит над рекой.
Как время течет? вертикально - взгляните на эти
земные страницы, поросшие сверху тайгой.

И если за край потянуть переплет обомшелый -
усыпанный хвоей теперешний почвенный слой, -
то сосны накренят свои журавлиные шеи:
обложка откинется тяжкой и страшной плитой.

В той книге летейской к поверхности время несется,
как мячик, утопленный вглубь и отпущенный вдруг.
И тоньше фольги стал расплющенный мир кроманьонца
на нижних листах, и ссутулился дедовский сруб.

Обрыв залистать, осторожно страницы подъемля.
Читать достоверной Истории Родины том!
Полвека назад откопать плодородную землю
и душу поранить заржавевшим русским штыком.



ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

Очи моих глаз, удел моего удела,
губы моих губ, тело моего тела,
страсть страсти моей (о, молчу, это лишне!)...
Мама моего маленького сынишки.

Ты, которая я, сердце моего сердца,
сынишкина и моя, солнце нашего солнца,
бури на наш двор - о, все бури бессильны:
светит мамин взор серый, а ночью синий!

Святыня моя, о, в земной, в заземной юдоли,
забота моих забот и боль моей боли,
о, не конец - зима! Виждь, косматый Хронос:
мы трое - песчинка мала, мы трое - бессчетный Космос!

Сынишка и я, и - музыка наша, мама.
Небо моей земли. Небо моего храма.
Страсть страсти моей... Нету тебя чудесней,
родная моя! Песнь моих песней.


Из книг автора:

"Эмайыги". Книга стихов. Таллин, 1979;
"Красный иноходец". Книга стихов. Киев, 1995;
"Хроники пасмурной Терры". Книга стихов. М., 2000.



Примечание:

Дальше идут ссылки на страницу с моими поэтическими пародиями, а также на мои "исторические композиции" (документальные повести) о двух забытых героях Отечественной войны 1812 года - о генералах М. А. Мамонове и М. Ф. Орлове.
Подчеркиваю: там, как и в других своих исторических композициях, я описал только подлинные факты. Но жизнь этих двух людей - словно из увлекательного исторического романа. Всегда говорил: реальность бывает поинтереснее литературы...

Юрий Минералов