Работа Н.В. Ганущака, состоящая из трех глав («Малый эпос Варлама Шаламова», «Поэзия Варлама Шаламова», «Эстетические взгляды Варлама Шаламова»), посвящена, несомненно, важной и актуальной теме. Творчество Варлама Шаламова — одно из ярчайших явлений русской литературы советского периода. В то же время оно до сих пор литературоведчески осмыслено лишь относительно и довольно однобоко. Диссертант успешно и, более того, исследовательски талантливо преодолевает много уже сложившихся стереотипов истолкования этого творчества и находит собственные подходы к изучаемому явлению.
     Так, шаламовскую лагерную художественную прозу не раз выдавали (а порою и искренне принимали) за «документальную запись» «фактов и событий». В виде примеров такого подхода Н.В. Ганущак справедливо называет немецкий энциклопедический словарь Вольфганга Казака, изданную во Франкфурте книгу Ю. Мальцева «Вольная русская литература 1955-1975», а также воспоминания писателя О. Волкова, эмоционально заявлявшего, что в шаламовских «Колымских рассказах» «нет ни грамма выдумки» (дисс., с. 122). Весьма интересно, что сходным было восприятие современниками некоторых произведений весьма нелюбимого самим Шаламовым (о чем ранее верно напоминается в диссертации) Л.Н. Толстого (его «Севастопольские рассказы», ряд исторических описаний в «Войне мире»).
     Диссертант убедительно показывает применительно к Шаламову, что тот как писатель, несомненно, стремился в «Колымских рассказах» к достижению художественного «эффекта документальности» «для более сильного воздействия на читателя», однако сам же неоднократно разъяснял, что создавал «не документ, не очерк, не воспоминания» (дисс., с. 123). Тем самым, шаламовские произведения, как и надлежит настоящей литературе, содержат образ очерка, документа, дают их художественную имитацию, оставаясь явлениями искусства слова и не преображаясь в очерк и документ как таковые. Художественный вымысел, активная работа авторской творческой фантазии в таких произведениях естественны, неизбежны и просто необходимы. Прозой Шаламова некорректно иллюстрировать историческую реальность как таковую. Их правда — правда искусства, и вот в этом смысле в них, видимо, действительно нет «ни грамма» фальши.
     Когда данная их особенность, их семантическая природа осознаются столь ясно и точно, как сформулировано в вышеприведенных цитатах из диссертации, тогда они, разумеется, уже перестают быть идеальным объектом для конъюнктурно-политического применения и идеологического манипулирования (каковым и являлись, например, по мнению оппонента, для Вольфганга Казака, профессионального политпропагандиста). Но зато произведения В. Шаламова начинают раскрываться как высокохудожественное явление, творение автора, наделенного огромным литературным мастерством, владевшего богатейшей палитрой изобразительно-выразительных средств. Именно данной стороне шаламовского творчества, литературоведчески чрезвычайно важной, посвящено основное внимание автора диссертации. Именно на данном пути Н.В. Ганущак сделал целый ряд отличающихся отчетливо выраженной научной новизной интересных наблюдений.
     Как ярко пишет диссертант, «В. Шаламов — это стиль, уникальная ритмика прозы, новаторская новеллистичность, всепроникающая парадоксальность, амбивалентная символика, блестящее владение словом в его смысловом, звуковом облике и даже начертательной конфигурации, композиционная выверенность в сочетании с вариативностью, тонкая стратегия мастера и спонтанность ловящего «стремительную тень воображенья» поэта» (дисс., с. 123). Это обобщающее суждение основано в работе на анализе богатой и разнообразной эмпирики шаламовского творчества.
     Например, автор диссертации подробнейшим образом прослеживает работу писателя с художественным символом (приемом выразительности, внимание к которому естественно и даже ожидаемо для художника, который, что называется, сам был «родом» из серебряного века). Здесь, как и в других разделах диссертации, Н.В. Ганущак вначале объективно и внимательно рассматривает сделанное в данном направлении исследователями-предшественниками. Затем идет анализ собственного материала и его обобщающее осмысление. В частности, диссертант приходит к выводу, с которым нельзя не согласиться: «У Шаламова символы соединены с течением жизни смертного человека» (дисс., с. 39).
     Отсюда несомненная справедливость такого положения: «Конкретное впечатление, воспоминание лежит в основании сложно построенного шаламовского символа. Вечная мерзлота, холод и снег, зловещая смертная белизна и синева, кровоподтеки становятся символами — опорами прозаического повествования» (дисс., с. 36). Ранее диссертант подмечает: «Специфичными «лагерными» символами... становятся стланик как символ реальной надежды и человеческих иллюзий, лиственница как символ памяти, смерти и возрождения, тления и стойкости» (дисс., 35). Читателю-сибиряку, пожалуй, и без комментария понятно, на чем основано такое образно-смысловое преломление названий двух деревьев. Но диссертант далее на протяжении более двух страниц, снова и снова приводя шаламовский художественный контекст, убедительно доказывает, что стланик — «дерево надежды», а лиственница «окружена аурой жизни и смерти одновременно» (дисс., с. 36-38); в главе о поэзии Шаламова подобные характеристики дополнительно нюансируются анализом стихотворения «Стланик». Подробно анализируются и другие шаламовские символы — например, его символика цвета. Отдельным порядком описаны так называемые «детали-символы» (дисс, с. 29-34).
     Внимательны и свежи по мысли также наблюдения над сюжетопостроением у Шаламова («Сюжет одного рассказа прорастает в другой рассказ, одни герои появляются и действуют под теми же или разными именами»), над «эпическим спокойствием» шаламовского повествования, над «максимальным» стилевым лаконизмом писателя, над экспрессивностью «концовок, финальных фраз шаламовских рассказов» (дисс., с. 26-28).      Разумеется, не ослаблено внимание диссертанта к самой лагерной проблематике произведений Шаламова. Однако, что также явно сильная черта работы, здесь представлен не обычный в литературе о Шаламове комментированный пересказ его повествования о страшных перипетиях лагерной жизни. Сделано другое: проблематика произведений поставлена в рамках обширного параграфа (дисс., с. 40-79) в связь с художественной этикой Шаламова — то есть дана в особом преломлении.
     Глава «Поэзия Варлама Шаламова» относительно кратка (в ней 23 страницы), но в целом содержательна. Как напоминает диссертант, многое из шаламовской лирики до сих пор не опубликовано, а в подходе пишущих о нем авторов к разговору о том, что уже вошло в сборники и журнальные публикации, пока преобладает «колымский» ракурс, от которого психологически «сегодня трудно отойти». Между тем, стихи поэта ждут литературоведческого анализа как такового (дисс. с. 95).
     Опыты такого анализа также представлены в диссертации: очерчена жанровая система шаламовской поэзии, описаны ее катастрофичность, своеобразный антропоморфизм, как особый феномен рассмотрена поразительная многовариантность стихов Шаламова.
     В то же время ясно, что данная глава могла бы быть заметно более подробной и разноплановой. В диссертации заметен перекос интересов автора в сторону шаламовской прозы. Думается, в дальнейшей исследовательской работе Н.В. Ганущак устранит эту диспропорцию.
     Сделанные замечания не отменяют положительной в целом оценки диссертации и носят характер позитивной творческой полемики. Ее автореферат и авторские публикации в необходимой мере отражают содержание работы.
     Кандидатская диссертация Н.В. Ганущака отвечает требованиям, предъявляемым к кандидатским диссертациям на основании п. 8 Положения ВАК Министерства образования РФ о порядке присуждения ученых степеней, а ее автор заслуживает присуждения искомой ученой степени кандидата филологических наук по специальности 10.01.01 — русская литература.

Ю.И. Минералов
доктор филологических наук
профессор